Художник-постановщик Елисей Шепелёв:
«Когда мы первый раз встретились с Юрой [Смекаловым] зимой, он рассказал о своей задумке сделать такой спектакль и изначально речь шла о ритме. Потом этот ритм после серии встреч преобразовался в некую символику цифр и мы постоянно на этом нанизывании новых идей создавали образ, который в конечном счёте пришел.
Изначально это был ритм — «один, два, три, четыре» — четыре основные цифры, которые образуют фундамент в обобщенной философии всего мира. Четвёрка — это стабильность, квадрат, четыре точки опоры, основания.
У нас стояла задача показать каждую цифру, рассказать визуально и внутренне, что она означает. Четыре хореографа должны были выбрать по цифре и выявлять ее через свою хореографию, и в конечном счете все они соединялись в некое всемирное сплетение понимания, кто мы, где мы живем и так далее.
Вот такими образами, метафорами и абстракциями Юрий накидывал мне свои идеи. Я в свою очередь начал погружаться в них, читать про все эти цифры, отправлял ему разные варианты, что каждая цифра обозначает, но тем не менее общее решение не приходило. Что-то мы отметали, одни идеи не прокатывали, другие не давали нам удовлетворения. Я в какой-то момент уже не понимал, что от меня нужно, потому что не было никакой конкретики. Были какие-то конкретные вещи из разных идей, которые просто никак не соединялись вместе. Мы искали пространство неосознанности, некую паутину, которая бы засасывала людей. Мы искали определенный элемент, который бы связывал всех.
И вот в этих долгих поисках, как говорится, ничего случайного не бывает: однажды я зашел в Исаакиевский собор и увидел там большой макет этого самого собора в лесах, рассказывающий, как его строили. И вот там я увидел кабестаны — вертикальные столбы, у которых были жерди. На эти огромные столбы накручивались мощные канаты, люди крутили их и за счет этого поднимали вверх. Я посмотрел на это всё, подумал «здорово» и ушел. Я даже на тот момент не знал, что они так называются
И где-то через 3-4 дня у меня всё сошлось в голове. Я полез в интернет искать, что это за столбы, как их называют, позвонил знакомому архитектору, и он мне объяснил, что это кабестаны, они используются в судостроении и являются частью корабля для поднятия якоря и не только.
И вот в этот самый момент у меня сошлись все кусочки пазла и разрозненные идеи про жгуты, паутину, части головы, которые уже были придуманы на тот момент, всё это наконец-то удалось увязать воедино. Кабестан прям попал в точку, когда ты понимаешь, что это идеально точное решение и другого быть не может. В этом нет никаких сомнений.
Я тут же принялся его стилизовать, увеличивать, трансформировать, пробовать его размещать в сценическом пространстве и он у меня получился. Я позвонил Юре, и нашел в нем отклик, что да, мы точно делаем этот кабестан. Потом уже мы придумали, что это ствол дерева, у которого вверху крона. Изначально же мы предполагали, что это будет ствол высохшего дерева, но отказались от этой идеи — получалась излишняя «изобразиловка», а нам хотелось какой-то еще более сильной условности, чтобы зритель сразу не догадался, и мы сделали столб бетонным.
И к тому же эти самые жгуты, еще у нас на ранних этапах были палец большой и паутина — это всё разные метафоры, преобразованные в форму. А жгуты и коробка, из которой они рассыпаются — это структура рацио, переломленного сознания человека, то есть его неправильного мышления, его жизненного пути. В то время как кабестан — это некий стержень человека, у кого-то он тонкий или прозрачный, но есть у каждого. И это стержень за счет воли и работы, постоянного поиска себя в круговороте жизни создает личность.
Поэтому у нас этот стержень - кабестан - ствол, уходящий вверх человеческого бытия — это единица, основание. У него есть четыре жерди — четыре стороны света, сзади него четыре элемента головы — глаза, уши, нос и рот — основные рецепторы, за счет которых мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и вообще понимаем, что происходит вокруг.
Все эти элементы лица раздроблены и разломлены, но все равно формируют условно и абстрактно голову, скрытую за мишурой жгутов, из которых люди то входят, то выходят, то пытаются их как-то накручивать. И за счет того, что на стержень накручивается мясо личности, он потом превращается в вырастающее дерево, которое потом дает плоды.
В этом, на мой взгляд, художественное решение защищено от начала и до конца и имеет свою логичную художественно-режиссерскую структуру, которая легла в основу оформления сценического пространства».